Уголок эстета

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.



Ду Фу

Сообщений 31 страница 48 из 48

31

Написал в подарок Чжу Шаньжэню

В Парчёвом Посаде сосед учёный,     
отшельника плат простой.
Каштаны из сада, таро́ печёный, —     
и стол уже не пустой.
Гостей желанных вдали завидев,     
ты счастлив, рад, как дитя;
Здесь птицы пугливые не в обиде —     
на самом крыльце сидят...
Осенние воды тихо струятся,     
всего-то пять чи до дна.
Лишь трое в твою лодчонку вместятся,     
а больше и не нужна.
Здесь белый песок и бамбук зелёный...     
Под вечер, на край села,
Гостей проводить, к калитке плетёной     
младая луна пришла...


Комментарии переводчика:

Ду Фу написал это стихотворение осенью 760 г. в окрестностях г. Чэнду. Оно посвящено Чжу Сичжи, по прозвищу Шаньжэнь (Отшельник), соседу Ду Фу по его "Травяной Хижине". Другое название стихотворения: "Южный Сосед" (кит. Наньлинь).

Парчёвый Посад (кит. Цзиньли) — поэтическое наименование Чэнду, главного города провинции Сычуань. Первоначально, так назывался один из районов Чэнду, в котором жили мастера, изготовлявшие драгоценную парчу для императорского двора.

... отшельника плат простой (кит. уцзяоцзинь) — головной платок из чёрной материи, какой обычно повязывали отшельники или люди, ушедшие с государственной службы.

... таро́ (кит. юй) — тропическое многолетнее растение семейства ароидных (лат. Colocasia antiquorum). Клубни таро, содержащие до 25-27% крахмала, употребляются в пищу, подобно картофелю. Культивируется в тропиках и субтропиках юго-востока Азии.

Осенние воды тихо струятся, всего-то пять чи до дна... — автор имеет в виду, что из-за сухого лета река сильно обмелела. Глубина её на фарватере — не более полутора метров. Чи (китайский фут) равен 30 см.

... к калитке плетёной... (кит. чаймэнь) — калитка, сплетённая из ивовой лозы, поэтический символ уединённого жилища.

0

32

Отправился прохладиться по озеру Чжанба
в компании знатного юноши и двух певичек,
под вечер внезапно начался дождь

Порой предзакатной     
приятно на лодке нам плыть,
Под ласковым ветром     
ловя за волною волну.
Бамбуковой рощи     
радушную сень позабыть,
Чуть лотосов чистых     
прохладную свежесть вдохнув...
У юного князя     
вода ледяная вкусна,
У славных прелестниц     
сладка́ корня лотоса нить...
Но небо застлала     
вдруг туча черным-пречерна,
Сбирается ливень,     
и стих нужно поторопить...

Циновки наволгли, —     
дождя беспощаден поток.
Бесчинствует ветер,     
бросая наш чёлн средь зыбей.
У девы юэской     
подол ярко-красный промок,
У яньской красотки     
нет боле сурьмлённых бровей.
Последним спасеньем     
вкруг ивы захлёстнут канат,
В распахнутый полог     
на волнах барашки видны...
Когда же всё стихло,     
и мы повлачились назад,
Нам с берега осень     
предстала средь пятой луны...

Комментарии переводчика:

Озеро Чжанба (кит. Чжанбагоу) — водохранилище, расположенное к юго-западу от танской столицы Чанъани (ныне г. Сиань в пров. Шэньси).

... сладка корня лотоса нить — длинный нитевидный корень лотоса, имеющий сладковатый вкус, использовался в Китае как лакомство. Как-то к месту вспоминаются лотофаги из древнегреческих мифов.

Юэ, Янь — названия древних китайских княжеств, славившихся красивыми женщинами.

... средь пятой луны — согласно китайскому календарю, пятый лунный месяц считался верхушкой лета.

0

33

Поднялся на городскую башню в Яньчжоу

В Восточную Область     
на день заглянув к отцу,
Окинул впервые     
я с Южной Башни простор:
Поля и равнины     
вторгаются в Цин и Сюй,
А странники-тучи     
от Моря легли до Гор.
Я вижу вершину     
со стелой циньских времён,
Следы городища,     
руины луских палат...
В раздумья о прошлом     
картиной сей погружён,
Брожу одиноко     
и вдаль устремляю взгляд...

Комментарии переводчика:

Яньчжоу — одна из девяти областей древнего Китая, в границах приблизительно совпадавшая с нынешней провинцией Шаньдун. Столица области также именовалась Яньчжоу.

Восточная Область (кит. Дунцзюнь) — древнее название Яньчжоу.

... заглянув к отцу — в оригинале: "цюй-тин", дословно: "спешить через двор". В переносном смысле, это означает: "получать отеческое наставление". Происхождение идиомы восходит к "Луньюй" (16:13): "Чэнь Кан спросил Боюя (сына Конфуция — Б.М.): — Ваш отец говорил Вам что-нибудь особенное? — Нет! — ответил Боюй. — Но однажды, когда отец стоял один, а я проходил поспешно по двору, он спросил: «Ты учишь Песни (Ши Цзин — Б.М.)?» Я ответил: «Нет!» Он сказал: «Кто не учит Песен, не может ничего сказать.» И я пошёл учить Песни. На другой день, когда отец стоял один, а я проходил поспешно по двору, он спросил: «Ты изучаешь Ритуалы (Чжоу Ли — Б.М.)?» Я ответил: «Нет!» Он сказал: «Кто не изучает Ритуалы, тому не обрести своего места.» И я пошёл изучать Ритуалы. Он говорил мне только это. Чэнь Кан, удалившись, радостно сказал: — Спрашивая об одном, я узнал многое другое: о Песнях, о Ритуалах и о том, что благородный муж не ощущает близости к родному сыну." (в пер. И. И. Семененко). В данном случае, выражение "цюй-тин" всего лишь указывает на краткий визит, нанесённый автором своему отцу Ду Сяню, служившему тогда Яньчжоуским сыма. Использование этой идиомы объясняется ещё и тем, что описываемые места связаны с именем Конфуция (см. ниже).

Цин и Сюй — здесь: Цинчжоу и Сюйчжоу, соседние с Яньчжоу области древнего Китая.

... от Моря (кит. хай) — здесь: сокр. от Дунхай — Восточно-Китайское море.

... до Гор — в оригинале: Дай — другое название знаменитых гор Тайшань (на терр. совр. пров. Шаньдун).

... со стелой циньских времён (кит. Циньбэй) — автор имеет в виду стоящую на вершине горы каменную плиту с письменами, высеченными во время царствования династии Цинь (с 221 по 206 г. до н.э.).

... следы городища (кит. хуан чэн) — остатки крепостных стен бывшей столицы удельного княжества Лу, находившейся в двух ли от Цюйфу — места, где в 551 г. до н.э. родился Конфуций.

... руины луских палат (кит. Лудянь юй) — развалины дворца Лингуандянь ("Палаты Божественного Сияния"), построенного Лугун-ваном — сыном западноханьского императора Цзин-ди, правившего со 156 по 140 гг. до н.э.

0

34

Праздник Двойной Девятки в деревне Цуйши уезда Ланьтянь

Как старость, тоскливая тянется осень,     
и трудно себя утешать.
Но радость мне нынешний праздник приносит,—     
Вас, гостя, во всём ублажать...
В смущеньи, что ветер "убор генерала"     
с коротких волос вдруг сорвёт,
С прохожим шучу: "Шляпа чтоб не сбежала,     
надвиньте поглубже её!"
Ланьшуйские воды в истоке далёком     
из тысяч ручьёв рождены;
Юйшаньские горы... В молчаньи высоком     
два пика стоят холодны...
Узнать не дано, как здоровье и силы     
я здесь через год сберегу.
Допито вино, — я ж от веток кизила     
взор всё отвести не могу...



Комментарии переводчика:

Это, всячески превозносимое китайской поэтической критикой, стихотворение (от себя же добавлю, что мне не удалось обнаружить ни одного ранее опубликованного русского перевода этого поэтического шедевра) Ду Фу сочинил осенью 758 г. В начале лета этого года, после непродолжительной службы при дворе императора Су-цзуна на должности цзошии (ист. второй советник императора по вопросам этики), Ду Фу был внезапно переведён на провинциальный пост сыгуна-цаньцзюня (ист. смотритель культа и образования + военный советник) в Хуачжоу (на терр. совр. пров. Шэньси), что на деле означало опалу.

Праздник Двойной Девятки (кит. Чунъян или Чунцзю) — назван так, потому что отмечается девятого числа девятого лунного месяца. В Китае, это — время наступления поздней осени. В день праздника принято гулять в горах или на возвышенностях, пить вино с лепестками хризантемы и грустить об осеннем увядании природы. Так как осень традиционно ассоциируется со старостью, Чунъян всегда считался праздником пожилых людей. В этот день было принято передавать родным и знакомым пожелания здоровья и долголетия. Ещё одним обычаем Чунъяна в старом Китае были прогулки для любования кустами кизила (кит. чжуюйхуэй), ибо считалось, что веточки кизила, носимые на поясе, способны отгонять болезни и продлевать жизнь.

... радость мне нынешний праздник приносит — отметим широкое использование Ду Фу протипоставления в качестве художественного приёма: "тоска" (кит. бэй) и "радость" (кит. син), "утешать" [себя] (кит. куань) и "ублажать" [друга] (кит. хуань) в 1-й и 2-й строках, а также "смущение" (кит. сю) и "смех" (кит. сяо) в 3-й и 4-й строках. О том же, кто был тот друг, навестивший Ду Фу в его изгнании, никаких сведений до нас не дошло. Автор не упоминает его по имени, явно не желая создавать тому лишних проблем с властями.

... ветер "убор генерала" с коротких волос вдруг сорвёт ... — Ду Фу намекает на случай, описанные в книге "История династии Цзинь" (гл. "Жизнеописание Мэн Цзя"). Там говорится, что Мэн Цзя был назначен на должность цаньцзюня (см. пред. коммент.) при главнокомандующем цзиньской армией Хуань Вэне (312-373), который ко всему прочему являлся ещё и зятем второго восточноцзиньского императора Мин-ди (на троне с 323 по 326 гг.). Как-то во время праздника Двойной Девятки, Хуань Вэнь со свитой, куда входил и Мэн Цзя, решил прогуляться по Драконьей Горе. В горах внезапно поднялся сильный ветер и сорвал с головы Мэн Цзя генеральский головной убор. Однако пожилой советник, к тому же злоупотребивший вином, поначалу этого даже не заметил. Прочие чиновники, завидев его, бредущего с непокрытыми сединами, начали было уже злорадно перешёптываться. Тогда Хуань Вэнь, желая спасти лицо Мэн Цзя, приказал своему адьютанту Сунь Чэну быстро выйти вперёд и рассказать всем какую-нибудь смешную историю. Таким образом, явно назревавший смех был умело "перенаправлен", и, пока свита хохотала над анекдотом, Мэн Цзя, наконец осознавший, что опростоволосился, незаметно поднял шляпу и водрузил её на место. В данной аллюзии Ду Фу тонко подмечает единство времени и положения при сравнении себя с Мэн Цзя (оба события происходят во время Чунъяна, оба героя уже немолоды и рискуют быть осмеянными). Упоминание же о коротких волосах (кит. дуаньфа) может указывать на недавнюю болезнь автора.

Ланьшуйские воды — здесь: воды реки Лань (кит. Ланьшуй или Ланьси), которая, будучи рождена многочисленными горными ручьями и водопадами, протекает вначале по горному ущелью Ланьтянь, а затем, выйдя на равнину, впадает в реку Башуй.

Юйшаньские горы — здесь: горы Ланьтяньшань, входящие в горную систему Хуашань (на терр. совр. пров. Шэньси). Название "Яшмовые Горы" (кит. Юйшань) получили из-за того, что в них издавна добывался отменного качества нефрит. Также они славятся своими двумя почти что равновеликими пиками.

... как здоровье и силы я здесь через год сберегу — осенью 758 г. стало уже окончательно ясно, что в Хуачжоу разразился сильнейший неурожай. Поэтому в начале лета следующего года Ду Фу оставляет должность, которая не способна теперь его даже прокормить, и переезжает вместе с семьей в более благополучную провинцию Циньчжоу.

... я ж от веток кизила всё взор отвести не могу — о символике кизила (кит. чжуюй) уже упоминалось во 2-ом примечании к данному стихотворению. Однако, на фоне безысходности, звучащей в 7-ой строке, этот финальный символ приобретает ещё большую ёмкость.

0

35

Ранняя осень

Ещё красками лета горят облака,     
укрывая вдали перевал.
Но робеет подушки коснуться щека, —     
ветер разом все листья сорвал,
И сады, и леса в его власти теперь,     
его свиста безрадостен звук.
И уж в чьём-то дворе тихо скрипнула дверь,     
и донёсся валька перестук...
То замрёт, то продолжится стрёкот цикад,     
на ущербе печальна луна.
Огоньки светлячков кверху, книзу летят, —     
темень вечера им отдана...
Я к Воротам Златым свои вирши хочу     
вновь с надеждою тайной подать,
И не сплю допоздна, и, вздыхая, кручу     
из воло́с перепутанных прядь...


Комментарии переводчика:

... горят облака (кит. хоюнь, дословно: "огненные облака") — здесь: закатные облака багрово-алого оттенка, в китайской поэзии они выступают как символ жаркого лета.

Холодная подушка, облетевшая листва, свист ветра (в оригинале — звукоподражание: "сяосэ"), перестук валька (с помощью которого выколачивали тёплую зимнюю одежду во время осенней стирки), прерывистый стрёкот цикад, вечерний танец светлячков — всё это традиционные поэтические символы наступающей осени. Они повсеместно встречаются в "осенних" стихах старых китайских поэтов. Заметим, что, в отличие от европейской поэзии, где всегда превозносилась оригинальность — "непохожесть", для китайской поэзии наиболее ценным было как раз обратное — её "похожесть" и "узнаваемость".

... Золотые Ворота (кит. Цзиньмэнь) — название одного из придворных учреждений времён династии Западная Хань, полностью оно называлось: "Цзиньма-мэньшэн", т.е. "Надвратный Приказ Золотых Коней". Такое название оно получило из-за бронзовых фигур коней, поставленных перед дворцовой надвратной башней по приказу императора У-ди (141-87 гг. до н.э.). В действительности же, автор имеет в виду придворную Академию литературы — Ханьлиньюань, учреждённую танским императором Сюаньцзуном. Дело в том, что одним из её метонимических наименований было "Цзиньмэньюйтан", т.е. "Яшмовый Зал Ворот Золотых Коней". Смысл комментируемой строки: поэт надеется вновь поступить на придворную службу.

В последней строке автор использовал выражение "саошоу" — дословно: "скрести в затылке". Но для нас такой перевод был бы стилистически неверен. Скорее, "саошоу" означает здесь: "пребывать в сомнениях, в нерешительности, в раздумьях". А ведь такое состояние нередко сопровождается у людей автомоторикой типа кручения или ерошения волос. Последние же два иероглифа в финальной строке допускают двоякую трактовку (что, впрочем, не меняет общего её смысла). С одной стороны, по-китайски, "фэйпэн" (правильней было бы: "пэнфэй", однако, в поэзии, перестановка иероглифов местами ради соблюдения рифмы — дело вполне обычное) означает "носиться по ветру, как мелколепестник". Мелколепестник острый (лат. Erigeron acris) — сорная трава, которая, отцветя, высыхает настолько, что её стебель под порывами осеннего ветра переламывается, а венчик начинает носиться по земле, подобно "перекати-полю", разбрасывая повсюду свои семена. В классической поэзии, это — символ человека неприкаянного, не имеющего своего угла, гонимого непреодолимой силой обстоятельств. С другой стороны, те же два иероглифа могут означать растрёпанные, развевающиеся на ветру волосы (ср. выражение "пэншоу" — "лохматая голова"). И в этом тоже своя символика — распущенные волосы означали траурную скорбь или отчаяние, а также вынужденный или сознательный отказ от государственной службы. В последнем случае, распущенные волосы могли восприниматься и пассивный вызов властям предержащим, как некий знак социального протеста.

0

36

Село у реки

Лукой деревню обняла     
прозрачная река.
Здесь долгим летом жизнь моя     
вдали от дел, легка.
И ласточкам привычно к нам     
под крышу залетать;
И чайки стали нас к себе     
всё ближе подпускать.
Супруга разграфила лист     
для шашечной доски;
Сынок сковал из швейных игл     
удильные крючки.
От сонма хворей лишь лекарств     
достать осталось мне,
Тогда в убогости своей     
я б счастлив был вполне!

Комментарии переводчика:

В 759 г. Ду Фу, оставив неспособную прокормить государственную службу, начал странствовать с семьей по охваченному смутой Китаю в поисках места, где можно было бы жить, не рискуя умереть с голоду или пострадать от мятежников. И такую «тихую гавань» он, наконец, нашел в окрестностях г. Чэнду, административного центра провинции Сычуань. Два года (760-762), проведенные с семьей в «травяной хижине» на берегу р. Янцзы оказались одним из самых счастливых периодов в жизни поэта. Тогда-то и было написано данное стихотворение. Оно отличается необычайной простотой и ясностью, т.е. качествами, которые в высшей степени характеризовали жизнь Ду Фу в описываемое время.

... В китайской поэзии, чайки традиционно символизирует свободу от условностей ритуала и естественность поведения. Здесь этот символ можно рассматривать, как указание на то, что Ду Фу оставил государственную службу. Во-вторых, говоря о близости чаек, поэт хочет сказать, что, не служа, он стал свободнее; а, стало быть, и чище в своих помыслах. Символ этот заимствован из притчи, помещённой во 2-ой главе книги «Лецзы», где говорится: «Один человек, живший у моря, любил чаек. Каждое утро он уходил на морской берег плавать вместе с чайками, и к нему слеталось такое множество птиц, что всех и не сосчитать. Однажды его отец сказал ему: — Я слышал, к тебе слетаются все чайки на море. Поймай мне несколько, — я тоже хочу поиграть с ними. Когда на следующее утро тот человек пришел к морю, чайки кружились над ним, но не опускались низко. Вот почему говорят: «Предел речи — отсутствие речей. Предел деяния — отсутствие деяний». Знание, доступное всем, — поверхностно.» (Цитата приведена в переводе В.В. Малявина.) Сравним использование этого же образа Ван Вэем и Ли Цзя-ю.

... для шашечной доски — указание на крайнюю бедность (но высокую духовность) семьи поэта. Чтобы развлечь мужа игрой в облавные шашки (кит. вэйци, яп. го), жена рисует клетки на листе обычной писчей бумаги.

В убогости своей... — в оригинале: вэй2цюй1 — самоуничижительный эпитет, дословно: «человечишко». Поэт ясно сознает всю ничтожность и непритязательность своего нынешнего положения, что не мешает ему чувствовать себя (почти!) счастливым.

0

37

Песнь о «восьми сянях винопития»

Чжичжан как-то ехал хмельной на коне,
     качаясь, как лодка на сильной волне,

В глазах зарябило — свалился в колодец
     и выспался в луже на дне.

Жуян лишь три доу осушив на пиру,
     на утренний смотр спешил ко двору;

Повозку с вином по дороге увидев,
     вздохнул: «Дай хоть слюни утру!»;

В уезд Винный Ключ он хотел бы давно
     удел передвинуть — да, жаль, не дано.

Цзосян десять тысяч монет ежедневно
     кабатчику шлёт за вино;

Без устали пьёт, не пьянея ничуть,
     сто рек он бы смог, словно кит, заглотнуть,

«Весёлым Святым» полнит чарку за чаркой,
     давая «Достойному» путь.

Цзунчжи — юный гений — наружностью мил,
     свободу любя, о карьере забыл;

Подъемля свой кубок, он в синее небо
     белки своих глаз устремил,

И яшмовым деревом в вешнем соку,
     сияет, подставив себя ветерку.

Су Цзинь то постится под образом Будды,
     что вышит на тонком шелку,

То спьяну бросается в гущу грехов,
     забыв наставления духовников.

Ли Бо, выпив доу, сейчас же напишет
     хоть сотню отменных стихов;

Всё время в Чанъаньских кутит кабаках,
     — то пьёт, то в хмельных забывается снах;

Однажды не смог к Сыну Неба явиться:
     совсем не стоял на ногах,

Посыльным же молвил, с трудом говоря,
     что-де «винным сянем» зовётся не зря.

Чжан Сюй с третьей чарки душой воспаряет,
     «письмо травяное» творя,

Сам простоволос, церемоний не чтит,
     в присутствии ванов и гунов сидит,

Лишь кисть насочит — и она по бумаге,
     как вещая птица летит.

Цзяо Суй, как-то выпив пять доу на круг
     и в ужас повергнув гостей на пиру,

Вдруг речь произнёс о «высоком и вечном»,
     сразив всех сидящих вокруг.


Комментарии переводчика:

Данное стихотворение, помимо своего шуточного содержания, что уже само по себе редкость в китайской классической поэзии "ши", интересно ещё и тем, что все его 22 строки без исключения нанизаны на единую рифму "ань". Возможно, это и явилось причиной того, что никто прежде не взялся перевести его на русский язык целиком. Но как же адекватно воссоздать этот грандиозный монорим по-русски, чем же прикажете его заменить — так, чтобы идея часто повторяющейся рифмы всё же присутствовала в переводе, и чтобы одновременно с этим поэтический стиль и размер такого перевода нёс на себе некую отметку несерьёзности, шутки и отчасти пародии, без труда опознаваемую русским читателем? В голове довольно быстро родилась мысль: а что если попробовать лимерик? Попробовал — понравилось! Но в результате получился "гибридный" лимерик. Дело в том, что традиционная "катреновая" структура рифмовки лимерика накладывается здесь на большей частью "неквадратное" смысловое распределение строк по "ролям", рождая некую "анжабмановость". При этом, "штатная" стопность лимерика оказывается замененной в переводе на традиционную же стопность "семисловного ши" (4+3), а обязательная цезура также традиционно отмечается "строчной лесенкой". Говоря о "неквадратном" распределении строк "по ролям", имелось в виду, что на 1-го персонажа приходится 4 строки перевода (т.е. 2 строки оригинала), на 2-го — соответственно: 6 (3), 3-го — 6 (3), 4-го — 6 (3), 5-го — 4 (2), 6-го — 8 (4)!, 7-го — 6 (3), и, наконец, на 8-го — 4 (2).

Чжичжан — полное имя: Хэ Чжичжан. Подробнее о нём читайте здесь. Эпизод с падением хмельного седока с коня в пересохший колодец наверняка имел место в действительности и впоследствии служил участникам кружка "восьми бессмертных выпивох" обычной темой для дружеских подначек.

Жуян — полный титул: Жуян-ван (метоним — дословно: "принц крови, правитель удела Жуян"). Настоящее имя: Ли Цзинь. Приходился родным племянником танскому Сюаньцзуну, будучи сыном его старшего брата — Чаннин-вана. Вёл разгульную жизнь в столице. Жуян (иначе: Жунань) — округ на терр. совр. пров. Хэнань (Центральный Китай). Доу — ковш, черпак; китайская мера объёма, которая для вина равнялась примерно 1,5 л. Случай с непроизвольным слюновыделением при виде винной повозки, встреченной по дороге во дворец на утренний императорский смотр, — ещё одна излюбленная бывальщина, часто и с неизменным смехом вспоминаемая участниками кружка. Уезд Винный Ключ (кит. Цзюцюань) реально существовал на терр. северо-западной пров. Ганьсу. В древности там бил из-под земли ключ, вода в котором имела винный привкус. Название чудесного источника перешло затем ко всему уезду.

Цзосян (метоним — дословно: "левый премьер-министр") — настоящее имя: Ли Шичжи. Подробнее о нём читайте здесь. В описании способностей отставного премьера Ли автор прибег к гиперболизированному образу рыбы-кита, заимствованному из китайской мифологии (см. Шаньхайцзин — "Книга гор и морей"). В антологии "Стихи 1000 поэтов" есть в высшей степени каламбурное четверостишие самого Ли Шичжи, которое цитируется в тексте данного шуточного стихотворения Ду Фу. Приведённые в четверостишии комментарии по игре слов в названиях (типах) вина применимы и к настоящему фрагменту.

Цзунчжи — полное имя: Цуй Цзунчжи. Родился в богатой семье. Вначале служил в охране дворцовой канцелярии, затем историографом-летописцем, после чего был отправлен в ссылку в Цзиньлин (ныне г. Чжэньцзян на терр. совр. пров. Цзянсу). Унаследовав после смерти отца земельные владения и почётный титул гогуна удела Ци, подал в отставку. Вёл разгульную жизнь в столице. Дружил с Ли Бо, пытаясь подражать ему в поэзии. До нас дошло всего одно стихотворение Цуй Цзунчжи. Происхождение идиомы "[смотреть] белками глаз" (кит. боянь), означающего "смотреть с презрением/ненавистью", восходит к поэту Жуань Цзи (210-263), жившему в эпоху Цзинь. Он прославился тем, что, разговаривая с высокими сановниками, не только не выказывал им должного почтения, но, напротив, смотрел на них с полным презрением, закатив глаза так, что видны были только белки. "Синее небо" здесь выступает символом высоких чинов, служебной карьеры. Ср. у того же Ду Фу во 2-й строке его знаменитого цзюэцзюй. "Яшмовое дерево" — так образно говорят о красивом и талантливом молодом человеке. Упоминание "ветерка" также далеко не случайно — имеется в виду философия "ветра и потока" (кит. фэнлю), диктующая освобождение личности от навязанных извне догм, ради жизни в соответствии со своими естественными устремлениями.

Су Цзинь — придворный чиновник, литератор и учёный. Автор трактата "О восьми триграммах [Ицзина]". Литературное дарование Су Цзиня проявилось довольно рано. Успешно сдав столичные экзамены на степень цзиньши, он служил затем по министерству чинов и аттестаций. В 14-м году эры Кайюань (726 г.) получил должность шилана (ист. товарищ министра). Впоследствии, был назначен старшим наставником наследника престола. До нас дошло всего два стихотворения Су Цзиня.

Ли Бо — подробнее о нём читайте здесь. Ещё одна бывальщина из жизни самого знаменитого представителя "восьмёрки бессмертных пьяниц" в Чанъани, тогдашней танской столице. Когда Ли Бо с друзьями веселился в открытом для публики императорском парке на берегу реки Цюйцзян, к берегу причалила лодка с порученцами от Сына Неба, передавшими поэту Высочайшее повеление немедленно прибыть во дворец для сочинения стихов на готовые мелодии (жанр цы). Уже изрядно хмельной Ли Бо в резких выражениях отказался последовать за ними, сказав, что в таком виде не способен не то что сойти в качающуюся на воде лодку, а и просто приподняться с земли.

Чжан Сюй — знаменитый танский каллиграф, корифей скорописного стиля цаошу (дословно: "травяное письмо"). Чжан Сюй, которого при жизни прозвали Цаошэн ("Травяной Гений"), пользовался большим расположением Сюаньцзуна, присвоившего ему звание шусюэ боши ("академика каллиграфии"). В антологии "Стихи 1000 поэтов" имеется стихотворение Гао Ши, посвящённое Чжан Сюю. "Ваны и гуны" — почётные аристократические титулы, которые носили только ближайшие родственники императора и высшие сановники двора. "Как вещая птица летит" — в оригинале использован сокращённый вариант (первые два иероглифа из четырёх) устойчивого идиоматического выражения (кит. чэнъюй), дословно означающего "лететь облаками и расползаться туманом" (кит. юнь-янь фэй-дун). Данный чэнъюй традиционно используется при образном описании рваного ритма движения кисти каллиграфа, исповедующего "травяной стиль".

Цзяо Суй — происходил из простолюдинов, однако за счёт усердного труда и врождённых способностей ему удалось-таки получить классическое образование. О Цзяо Суе рассказывали, что тот с детства страдал сильным заиканием, от которого он не избавился и во взрослом возрасте. Однако стоило ему выпить пять ковшей (кит. доу) вина, как речь его вдруг становилась текучей и гладкой, изобилующей цветистыми метафорами и высокопарными образами (кит. гао-тань сюн-бянь), заимствованными из классической литературы. Подобная метаморфоза неизменно поражала окружающих, которых такое количество выпитого, наоборот, лишало способности ко сколько-нибудь связной речи. Цзяо Суй сделался своего рода знаменитостью, без которой уже не обходилась ни одна уважающая себя пирушка. Это позволяло ему вести беспорядочную и разгульную жизнь всеобщего любимца.

0

38

Прощанье бездомного



Как пусто всё

На родине моей:

Поля у хижин –

В зарослях полыни.

В деревне нашей

Было сто семей.

А ныне нет их

Даже и в помине.

От тех, кто живы,

Не слыхать вестей,

Погибшие –

Гниют на поле боя.

А я

Из пограничных областей

Сюда вернулся

Старою тропою.

По улицам

Ид я в тишине,

Скупое солнце

Еле золотится.

И попадаются

Навстречу мне

Лишь барсуки

Да тощие лисицы.

В деревне нету

Никого нигде,

Одна вдова

Живёт в лачуге нищей.

Но если птица

Помнит о гнезде,

То мне ль не помнить

О своём жилище?

С мотыгой на плече

Весенним днём

Пошёл я

В поле наше за рекою.

Но разузнал чиновник

Обо всём –

И снова барабан

Не даст покоя.

Но хоть служу я

Там, где отчий край,

Кому на помощь

Протяну я руки?

Теперь –

Куда угодно посылай:

Мне не придётся

Думать о разлуке.

Нет у меня

Ни дома, ни семьи,

Готов служить и там,

Где мы служили.

Лишь мать печалит

Помыслы мои –

Пять лет она

Лежит в сырой могиле.

При жизни

Я не мог ей помогать:

Мы вместе плакали

О нашей жизни.

А тот, кто потерял

Семью и мать, -

Что думает

О матери-отчизне?

0

39

ПИШУ НАД ЖИЛИЩЕМ-СКИТОМ ГОСПОДИНА ЧЖАНА

В весенних горах мне спутника нет, один я тебя ищу.
Там дерево рубят: стук-стук да стук-стук, а горы еще безлюдней.
Ложе потока все еще в стуже, иду по снегу и льду.
От каменных входов наклонное солнце доходит до леса и взгорья.
Здесь жадничать нечего: ночью познаешь дух золота и серебра;
Далеко от зла: здесь утром смотри лишь, как бродят олени и лани.
Подъем вдохновенья,– и в мрачной дали там сомненья: служить или нет;
Сижу пред тобою, и кажется мне, что я плаваю в лодке пустой.

0

40

УСЕЧЕННЫЕ СТРОФЫ

Река бирюзова, и птица стала белее;
Гора зеленеет, цветам захотелось гореть.
Я нынче весну смотрю, а она ведь проходит!
В какой же мне день настанет пора домой?

0

41

* * *

Обман в словах
о радостях весенних:

Свирепый ветер
все в безумстве рвет.

Сдув лепестки,
погнав их по теченью,

Он опрокинул
лодку рыбака.

0

42

ВЗИРАЯ НА СВЯЩЕННУЮ ВЕРШИНУ

Великая горная цепь –
К острию острие!

От Ци и до Лу
Зеленеет Тайшань на просторе.

Как будто природа
Собрала искусство свое,

Чтоб север и юг
Разделить здесь на сумрак и зори.

Родившись на склонах,
Плывут облака без труда,

Завидую птицам
И в трепете дивном немею.

Но я на вершину взойду
И увижу тогда,

Как горы другие
Малы по сравнению с нею.

0

43

КАРТИНА, ИЗОБРАЖАЮЩАЯ СОКОЛА

С белого шелка
Вздымается ветер и холод –

Так этот сокол
Искусной рукой нарисован.

Смотрит, насупившись,
Словно дикарь невеселый,

Плечи приподнял –
За птицей рвануться готов он.

Кажется, крикнешь,
Чтоб он полетел за добычей,

И отзовется
Тотчас же душа боевая.

Скоро ль он бросится
В битву на полчище птичье,

Кровью и перьями
Ровную степь покрывая?

0

44

ПЕСНЯ

Слышится песня...
Это нищий.
Уж если поет даже он
этот старик,
Никогда ничего не имевший,
То почему стонешь ты, владелец стольких прекрасных воспоминаний.

0

45

ВЕЧЕРНИЙ ХОЛОДОК

Туман укрыл
Деревья на равнине,

Вздымает ветер
Темных волн поток.

Поблекли краски,
Яркие доныне,

Свежее стал
Вечерний холодок.

Забили барабаны,
И поспешно

Смолк птичий гам
У крепостного рва.

Я вспомнил пир,
Когда по лютне нежной

Атласные
Скользили рукава.

0

46

Песнь о боевых колесницах

Боевые
Гремят колесницы,

Кони ржут
И ступают несмело.

Людям трудно
За ними тащиться

И нести
Свои луки и стрелы.

Плачут матери,
Жены и дети -

Им с родными
Расстаться не просто.

Пыль такая
На белом на свете -

Что не видно
Сяньянского моста.

И солдат
Теребят за одежду, -

Все дрожат
Перед близостью битвы, -

Здесь Мольба
Потеряла Надежду,

Вознося в поднебесье
Молитвы.

И прохожий,
У края дороги,

Только спросит:
"Куда вы идете?"

Отвечают:
"На долгие сроки,

Нет конца
Нашей страшной работе.

Вот юнец был:
Семье своей дорог,

Сторожил он
На Севере реку,

А теперь,
Хоть ему уж за сорок,

Надо вновь
Воевать человеку.

Не повязан
Повязкой мужскою -

Не успел и обряд
Совершиться, -

А вернулся
С седой головою,

И опять его
Гонят к границе.

Стон стоит
На просторах Китая -

А зачем
Императору надо

Жить, границы страны
Расширяя:

Мы и так
Не страна, а громада.

Неужели
Владыка не знает,

Что в обители
Ханьской державы

Не спасительный рис
Вырастает -

Вырастают
Лишь сорные травы.

Разве женщины могут
И дети

Взять
Хозяйство крестьянское в руки?

Просто сил им
Не хватит на свете,

Хватит только
Страданья и муки.

Мы стоим как солдаты -
На страже -

И в песках
И на горных вершинах...

Чем отличны
Баталии наши

От презренных
Боев петушиных?

Вот, почтенный,
Как речью прямою

Говорим мы
От горькой досады.

Даже этой
Свирепой зимою

Отдохнуть
Не сумели солдаты.

Наши семьи
Сломила кручина -

Платят подати,
Платят налоги;

И уже
Не желаешь ты сына,

Чтоб родился
Для слез и тревоги.

Дочь родится -
Годна для работы -

Может, жизнь ее
Ты и устроишь.

Ну, а сын подрастет -
Уж его-то

Молодого
В могилу зароешь.

Побродил бы ты,
Как на погосте,

Вдоль нагих берегов
Кукунора:

Там белеют
Солдатские кости -

Уберут их оттуда
Не скоро.

Плачут души
Погибших недавно,

Плачут души
Погибших когда-то.

И в ночи
Боевой и бесславной

Их отчетливо
Слышат солдаты".

750 г.

0

47

Оплакиваю поражение при Чэньтао

Пошли герои
Снежною зимою

На подвиг,
Оказавшийся напрасным.

И стала кровь их
В озере - водою,

И озеро Чэньтао
Стало красным.

В далеком небе
Дымка голубая,

Уже давно
Утихло поле боя,

Но сорок тысяч
Воинов Китая

Погибли здесь,
Пожертвовав собою.

И варвары
Ушли уже отсюда,

Блестящим снегом
Стрелы обмывая,

Шатаясь
От запоя и от блуда

И варварские песни
Распевая.

И горестные
Жители столицы,

На север оборачиваясь,
Плачут:

Они готовы
День и ночь молиться,

Чтоб был
Поход правительственный начат.

756 г.

0

48

* * *

Хочу
Средь постоянного скитанья
Хорошему поведать человеку
Свою печаль
И подавить рыданья...

0



Создать форум. Создать магазин