АЛЕКСАНДР БЛОК: “Я НЕ ХОТЕЛ ЗЕМНЫХ ОБЪЯТИЙ”
Гении не годятся в примерные мужья - это правило почти не знает исключений. И все же мало кто из поэтов так долго (23 года!) и так преданно любил одну и ту же женщину, к тому же собственную жену, как Александр Блок. Он ее любил, а она ему изменяла - во всяком случае именно так до недавнего времени принято было считать. Теперь же, когда опубликованы многие документальные материалы, в том числе и дневники Любови Дмитриевны Менделеевой-Блок, стало понятно, что эта история гораздо сложнее и трагичнее...
Люба Менделеева, а с недавнего времени - Менделеева-Блок, в тот зимний вечер 1904 года впервые переступила порог "литературного святилища" - издательства "Гриф", где собирался весь цвет московский. На взгляд двадцатитрехлетней Любы, "цвет" этот выглядел довольно странно, был там какой-то изможденный человек с черными кругами вокруг глаз: по всему видно, что кокаинист, какие-то студенты, барышня в цыганском монисто с демоническим смехом и вдруг какой-то присяжный поверенный - на вид очень приличный... Молодой человек, только что отрекомендовавшийся Блокам как "теософ Эртель", блеснувши осатанелыми глазами, воскликнул: "Москва, вся объятая теургией, преображается!" Вдруг забасил присяжный: "Господа! Стол трясется!" "Саша! - шепнула Люба на ухо мужу. - Кажется, он представляет себе преображение мира как спиритическое столоверчение. Как это все забавно!" Блок, казалось, не слышал. Он, только-только принятый в этом изысканном обществе как начинающий, но уже модный поэт, следил за происходящим с самым искренним интересом.
Блоки приехали в Москву в январе 1904 года, через полгода после свадьбы. Любовь Дмитриевна боготворила мужа, восхищалась его умением воспринимать жизнь мистически, видеть в самых обыденных вещах отображение Извечной Природы, ждать каких-то неясных, но непременно грядущих мировых катастроф и радоваться их приближению. Впрочем, была во всем этом одна сторона, которую Любовь Дмитриевна ни понять, ни принять не хотела.
Сразу после свадьбы Блок растолковал ей: физическая сторона любви - это не для них, это разврат, "темное", это астартизм. Он рассказывал Любе об отталкивающих, грубо чувственных ритуалах служителей Астарты - древней богини любви, не знающей стыда. И о Той, другой Богине - о Душе Мира, Премудрой Софии, вечно непорочной и лучезарной. И о том, что свести вместе эти полюса нельзя. И, наконец, последний аргумент... физические отношения между мужчиной и женщиной не могут быть длительными. Если Люба станет ему не мистической, а фактической женой, рано или поздно он разочаруется и уйдет к другой. "А я?" - спрашивала Люба. "И ты уйдешь к другому". - "Но я же люблю тебя! Жить рядом с тобой и не сметь прикоснуться - какая мука!" Блок твердил: "Моя жизнь немыслима без Исходящего от Тебя некоего непознанного, а только еще смутно ощущаемого мною Духа. Я не хочу объятий. Объятия были и будут. Я хочу сверхобъятий!" Люба плакала и обижалась... А тут еще эти "блоковцы", которые встретили их в Москве...
Сергей Соловьев (шафер на их свадьбе, племянник модного тогда поэта и философа Владимира Соловьева и сам поэт), Борис Бугаев (он писал очень талантливые стихи под псевдонимом Андрей Белый), филолог Петровский - они любили превращать жизнь в изящную игру и в этом сезоне охотно объявили себя "блоковцами", согласившись с Александром Александровичем, что его супруга есть "земное отображение Извечной Женственности", делая мистические выводы по поводу ее жестов или прически. Стоило ей надеть яркую ленту или даже просто взмахнуть рукой, как "блоковцы" переглядывались со значительным видом.
Любови Дмитриевне Менделеевой, дочери профессора Менделеева, автора знаменитой таблицы, эти люди, которых на французский манер называли декадентами, казались странными и непонятными. Они мечтали придумать жизнь заново, создать мир, совсем не похожий на тот, который существовал раньше. Каким именно должен быть этот обновленный мир - никто толком не представлял, но только другим, совсем другим... И они творили его, этот "другой" мир, не только в своих стихах, но и в самой своей жизни, что порой бывает весьма опасно... По большому счету, "жизнь по новым законам" выражалась в повальном увлечении кокаином и всевозможными диковинными вариациями отношений с женщинами, будь то "браки втроем" (такие, как у четы Виардо и Тургенева; Мережковского, Гиппиус и Философова; позже - Бриков и Маяковского) или ритуальными "астартическими" оргиями у Вячеслава Иванова, или женопоклонничество и одержимость девственностью у последователей поэта Владимира Соловьева, к которым относил себя и Блок...
ОТЕЦ И ОТЧИМ
Отцу поэта - Александру Львовичу Блоку, когда тот познакомился со своей будущей женой - Александрой Андреевной Бекетовой, - исполнилось 25 лет, но он уже был профессором кафедры государственного права Петербургского университета. Он был красив и невероятно музыкален, играть на фортепьяно предпочитал глубокой ночью. Мать Александры Андреевны, дама, помешанная на музыке, твердила: "Смотри, Ася, не оттолкни этого необыкновенного человека!" А отец, выдающийся биолог, ректор того же Петербургского университета Андрей Николаевич Бекетов, добавлял, задумчиво теребя бороду: "Он весьма одаренный правовед! Да-а-а-а-с"... Словом, когда господин Блок посватался к Асе - всеобщей любимице, красавице и хохотушке, - она легко согласилась. И... очень быстро пожалела об этом. Оказалось, что Александр Львович, мягко говоря, психически неуравновешен. За всякое несогласие во мнениях, недостаточное понимание музыки Шумана, за плохо переписанную страницу его диссертации он попросту избивал жену. К тому же оказался до странности скупым и морил Александру Андреевну голодом. Отправляясь преподавать в Варшаву, Александр Львович пожалел денег на билеты второго (не говоря уж о первом) класса, а в вагоне третьего класса его жене, беременной на последнем месяце, запретили ехать врачи. Словом, Ася, подурневшая, потускневшая, забитая и жалкая, вернулась в отчий дом. В ноябре 1880 года на свет появился сын. Его окрестили Александром - так же, как и обоих родителей. Вскоре после этого Александра Андреевна подала на развод.
Александр Львович так и жил до скончания дней своих в Варшаве. Там от него сбежали еще две жены (рассказывали, что в обращении с ними господин Блок перешел от кулаков к ножу). Судьбой своего старшего сына Александр Львович интересовался мало, впрочем, исправно высылал ему по пятьдесят рублей в месяц. Когда Сашины стихи стали печатать, отец прислал ему раздраженное письмо с требованием взять псевдоним. Дескать, не могут серьезные труды по правоведению и какие-то стишки быть подписаны одинаково: А. Блок. По словам Александры Андреевны, в последние годы жизни Александр Александрович все больше становился похож на отца, и не только внешне - у него случались такие же приступы гнева с битьем посуды и мебели...
Когда Саше было девять лет, у него появился отчим, поручик лейб-гвардии гренадерского полка Франц Феликсович Кублицкий-Пиоттух - человек прямой, лишенный сантиментов и эстетических претензий. Пасынка он не любил и не поощрял баловства. А Саша недоумевал: зачем его утонченной матери понадобился этот грубый солдафон? Всей атмосфере их дома - легкой, светлой и изящной, как кружево, - отчим был совершенно чужд! Ну почему женщинам непременно нужно выходить замуж? Тут какая-то взрослая тайна, неприглядная и, наверное, постыдная.
