ВЛАДИМИР ГИЛЯРОВСКИЙ – ДАЛЬНИЙ РОДСТВЕННИК ЭРАСТА ФАНДОРИНА
Журналистская известность непрочная, а вот слава московского репортера Владимира Гиляровского пережила его самого уже на восемь десятков лет! И не только потому, что этот человек оставил несколько очень хороших книг – бытописаний Москвы начала ХХ века. Просто сама жизнь Гиляровского была, словно увлекательный приключенческий роман! Недаром литературные критики замечают множество пересечений биографии Гиляровского с сюжетами исторических детективов Бориса Акунина, и даже в самом сыщике Фандорине видят что-то от чудака Гиляя…
Когда Станиславский с Немировичем-Данченко задумали ставить “На дне”, обратились за помощью к журналисту Владимиру Алексеевичу Гиляровскому по прозвищу Гиляй, прославившемуся своими очерками о жизни трущоб, и тот повел их на экскурсию по московскому “дну” — на жуткую, разбойничью Хитровку. Взяли с собой художника Сомова, чтоб зарисовывал с натуры эскизы для декораций. Расположились в трактире “Каторга”. Кругом смрад, пьяный хохот, забубенный мат. Немирович со Станиславским с любопытством рассматривают публику. Сомов рисует, пристроившись у единственной керосиновой лампы, кое-как освещающей тесное помещение. Какой-то долговязый, косноязычный, лицо в оспинах, заглядывает через плечо и принимается скандалить: мол, неверно рисуешь! Другой – кривой на один глаз – тем временем берется за керосиновую лампу. Мощный Гиляровский молча подходит и бьет пудовым кулаком по голове сначала одного, потом другого. “Что вы делаете?”, - изумляется Станиславский. Но журналист не отвечает, а повернувшись к третьему мужику – коренастому, приземистому, с наглыми черными глазами, орет благим матом: “Болдоха, отступись! А то на всю “Каторгу” скажу, где твои тайники с золотишком!”.
На обратном пути Гиляровский объяснился: те двое, кого он вырубил ударом – Дылда и Ванька Лошадь – шестерки авторитетного фортового Болдохи (того самого, черноглазого). И по всему выходило, что собирались они “экскурсантов” грабить “в темную” - затем и лампу хотели потушить. А при свидетелях поостереглись, да и про тайники с золотишком, небось, засомневались: вдруг Гиляй и правда место знает? “Ну, Владимир Алексеевич, вы герой! По гроб жизни ваши должники”, — наперебой благодарили Гиляровского Станиславский с Немировичем. “А должники, так позвали бы, черти, хоть раз в вашем театре сыграть! Ведь не позовете, а я ж по сцене ох как тоскую…”, — сокрушался герой — лучший проводник на Хитовку, отличный журналист, смелый и сильный человек, но — увы! — никудышный актер...
СУМАСШЕДШАЯ БАРЫНЯ И ВОР НА ЯРМАРКЕ
Актером Владимир Алексеевич сделался в 1871 году, в Тамбове. Там базарные торговцы стали бить за что-то гастролирующих актеров, а Гиляровский заступился. В благодарность был принят в труппу. Лет десять ездил по городам. Играл, к примеру, сумасшедшую барыню в “Грозе”. Свел знакомство с Мейерхольдом – когда сидел за кассира, а Мейерхольд пришел покупать билет и не взял сдачи с 25-рублевой ассигнации. Подружился с Чеховым – правда, не за кулисами, а в школе гимнастики и фехтования, из которой потом возникло Русское гимнастическое общество. Гиляй стал для Антона Павловича неисчерпаемым источником сюжетов. К примеру, рассказал как-то о собачке, сбежавшей в Тамбове от хозяев и попавшей в цирк, и родилась чеховская “Каштанка”. В другой раз Гиляровский поведал о живущем по соседству крестьянине Никите, который ворует на железной дороге гайки для грузил, и Чехов написал “Злоумышленника”. А уж сколько словечек и забористых выражений Гиляя вошли в знаменитую чеховскую записную книжку! “Человек ты талантливый, все рамки ломаешь, - говаривал Чехов другу. – Но на сцене не смотришься. Тебе бы писать!”.
И в конце концов Гиляровский действительно стал писать. Оказалось, артистизм и в газетном деле необходим. “Я как вор на ярмарке. Репортерское дело такое”, - бравировал новоиспеченный репортер “Московского листка” и “Русских ведомостей”, мастер маскировки и грима. Гиляровский мог, к примеру, облачиться в лохмотья, нарисовать на лице синяк и слиться с толпой хитрованцев. При этом он натуральнейшим образом косолапил, сплевывал сквозь зубы и сквернословил. В другой раз замаскируется под усача-пожарного – тут уж и шаг становился молодцеватый, и глаз горел бравой исполнительностью.
Где только Гиляровскому ни удавалось поймать ниточку очередного репортажа! В трактире, на улице, из случайных обрывков фраз… Как-то на балу у нефтяного короля Асадулаева услышал телефонный звонок из прихожей, не поленился ответить вместо куда-то запропастившейся горничной. Услышал: “Пригласите господина градоначальника”. Немного подождав, Гиляровский начальственно забасил: “Градоначальник у телефона”. Так он узнал, что на Лосином острове грабят банк и идет перестрелка.
В другой раз ужинал Гиляровский у друзей, среди гостей случился и Константин Иванович Шестаков, управляющий Московско-Курской железной дорогой. Ему-то лакей и шепнул: мол, получена телеграмма, под Орлом страшное крушение. Гиляровский тут как тут – схватил шапку, и на улицу, за извозчиком. На вокзале нырнул под пустой состав, добрался незамеченным до министерского вагона, влез в окно и спрятался в уборной, прикрутив дверную ручку ремнем. И что? Хотело начальство замять дело о катастрофе, смухлевать с подсчетом жертв, да не вышло! “Московский листок” две недели получал точнейшую информацию с места событий. И все эти две недели Гиляровский – обросший, нечесаный, немытый – разбирал завалы, помогал, кому еще можно было помочь, вытаскивал трупы. Потом знакомый повез его куда-то помыться, отдохнуть. И только на утро Гиляровский узнал, что отдыхает и моется не где-нибудь а в Спасском-Лутовинове, в поместье самого Тургенева!
В 1896 году, в дни празднования коронации императора Николая, Гиляровский оказался в самом центре Ходынского поля, и единственный из журналистов легальных газет не побоялся описать происходящее: и сотни раздавленных в битве за бесплатные пироги, орехи, пряники. И праздник над трупами на другой день: хоры, оркестры, приемы.
Но главным козырем Гиляровского, его коньком, коронным номером, были журналистские расследования. К примеру, умер генерал Скобелев, и, якобы от естественных причин. Но поговаривали, что герой русско-турецкой войны, прозванный Белым генералом, на самом деле был отравлен собственной любовницей – некой Вандой. Гиляровский помчался разбираться в этом деле. Куда там сыскной полиции! Гиляй всегда знал гораздо больше. Как-то ночью ограбили Успенский собор Кремля. Ранним утром одновременно с полицией к месту прибыл вездесущий репортер и заявил: ведите сыскную собаку, вор еще в храме. И точно, богохульника удалось взять. Или еще случай – громилы похитили из фирмы Бордевиль несгараемый шкаф. Сыскная полиция тщетно металась в поисках каких-либо зацепок, а в “Русских ведомостях” уже появилась заметка, что шкаф надо искать в Егорьевском уезде, но он, увы, уже пуст.
Как он проделывал такое – загадка! Известно только, что у Гиляя везде были свои люди. К примеру, брандмайор московской пожарной команды души не чаял в Гиляровском, и шел ради него на любые нарушения циркуляров, потому что сам был однажды спасен отважным журналистом, когда чуть не провалился на крыше горящего дома за Бутырской заставой. “Пожаришко так себе, на 15 строк и 75 копеек, зря 2 рубля лихачу отдал”, - сокрушался тогда Гиляровский. Видать, все же не зря!
