86. Вскоре после того памятного случая *177, когда я ходила к караульне Левой гвардии…
Вскоре после того памятного случая, когда я ходила к караульне Левой гвардии, я вернулась в родной дом и оставалась там некоторое время. Вдруг я получила приказ императрицы немедленно прибыть во дворец.
Одна из фрейлин приписала со слов государыни:
«Я часто вспоминаю, как я глядела тебе вслед, когда ты шла на рассвете к караульне Левой гвардии. Как можешь ты быть столь бесчувственной? Мне этот рассвет казался таким прекрасным!..»
В своем ответе я заверила государыню в моей почтительной преданности. И велела передать на словах:
«Неужели могу я забыть о том чудесном утре? Вы сами разве не думали тогда, что видите перед собой небесных дев в лучах утренней зари, как видел их некогда Судзуси?»
Посланная мной служанка скоро вернулась и передала мне слова государыни:
«Как могла ты унизить твоего любимца Наката`да, вспомнив стихи его соперника? Но забудь все свои огорчения и вернись во дворец сегодня вечером. Иначе я тебя от всего сердца возненавижу».
«Мне было бы страшно навлечь на себя хоть малейшую немилость. Тем более после такой угрозы, я готова жизнь отдать, лишь бы немедленно прибыть к вам», — ответила я и вернулась во дворец,
87. Однажды, когда императрица изволила временно пребывать в своей канцелярии…
Однажды, когда императрица изволила временно пребывать в своей канцелярии, там, в Западном зале, были устроены «Непрерывные чтения сутр».
Все происходило, как обычно: собралось несколько монахов, повесили изображения Будды…
Вдруг, на второй день чтения, у подножия веранды послышался голос нищенки:
— Подайте хоть кроху из подношений Будде.
— Как можно, — отозвался бонза, — еще не кончилась служба.
Я вышла на веранду поглядеть, кто просит подаяния. Старая нищенка-монахиня в невероятно грязных отрепьях смахивала на обезьяну.
— Что она говорит? — спросила я.
Монахиня запричитала:
— Я тоже из учеников Будды, следую по его пути. Прошу, чтоб мне уделили кроху от подношений, но бонзы скупятся.
Цветистая речь на столичный манер! Нищих жалеешь, когда они уныло плачут, а эта говорила слишком бойко, чтобы вызвать сострадание.
— Так ты ничего другого в рот не берешь, как только крохи от подношений Будде? Дело святое! — воскликнула я.
Заметив мой насмешливый вид, монахиня возразила:
— Почему это ничего другого в рот не беру? Поневоле будешь есть только жалкие остатки, когда лучшего нет.
Я положила в корзинку фрукты, рисовые лепешки и дала ей. Она сразу же стала держаться фамильярно и пустилась рассказывать множество историй.
Молодые дамы тоже вышли на веранду и забросали нищенку вопросами:
— Дружок у тебя есть? Где ты живешь?
Она отвечала шутливо, с разными прибаутками.
— Спой нам! Спляши нам! — стали просить дамы.
Нищенка затянула песню, приплясывая:
С кем я буду этой ночью спать?
С вице-губернатором Хита`ти.
Кожа у него нежна,
С ним сладко спать.
Песня была нескончаемо длинной. Затем она завела другую.
На горе Любовь
Заалели листья кленов,
Издали видна.
Всюду слава побежит.
Всюду слава побежит,
пела монахиня, тряся головой и вертя ее во все стороны. Это было так нелепо и отвратительно, что дамы со смехом закричали:
— Ступай себе! Иди прочь.
— Жаль ее. Надо бы дать ей что-нибудь, — вступилась я.
Государыня попеняла нам:
— Ужасно! Зачем вы подбивали нищенку на шутовство? Я не слушала, заткнула себе уши. Дайте ей эту одежду и поскорей проводите со двора.
Дамы бросили монахине подарок:
— Вот, государыня пожаловала. У тебя грязное платье, надень-ка новое.
Монахиня поклонилась в землю, набросила дарованную одежду на плечи и пошла плясать.
До чего же противно! Все вошли в дом.
Но, видно, подарками мы ее приручили, нищенка повадилась часто приходить к нам. Мы прозвали ее «Вице-губернатор Хитати». Она не мыла своих одежд, на ней были все те же грязные отрепья, и мы удивлялись, куда же она дела свое новое платье?
Когда госпожа Укон, старшая фрейлина из свиты государя, посетила императрицу, государыня пожаловалась на нас:
— Болтали по-приятельски с несносной попрошайкой, приручили, теперь зачастила сюда. — И она приказала даме Кохёэ` изобразить ее смешные повадки.
Госпожа Укон, смеясь, сказала нам:
— Как мне увидеть эту монахиню? Покажите мне ее. Знаю, знаю, она ваша любимица, но я ее не переманю, не бойтесь.
Вскоре пришла другая нищая монахиня. Она была калекой, но держала себя с большим достоинством. Мы начали с ней беседовать. Нищенка эта смущалась перед нами, и мы почувствовали к ней сострадание.
И ей тоже мы подарили одежду от имени государыни. Нищенка упала ниц, ее неумелый поклон тронул наши сердца.
Когда она уходила, плача от радости, навстречу ей попалась монахиня по прозвищу «Вице-губернатор Хитати». С тех пор назойливая попрошайка долго не показывалась нам на глаза, но кто вспоминал ее?
В десятых числах двенадцатой луны выпало много снега.
Дворцовые служанки насы`пали его горками на подносы.
— Хорошо бы устроить в саду настоящую снежную гору *178, — решили служанки.
Они позвали челядинцев и велели им насыпать высокую гору из снега «по велению императрицы».
Челядинцы дружно взялись за дело. К ним присоединились слуги, подметавшие сад. Гора поднялась очень высоко.
Вышли полюбопытствовать приближенные императрицы и, увлекшись, начали подавать разные советы.
Появились чиновники — сначала их было трое-четверо, а там, смотришь, — двенадцать.
Велено было созвать всех слуг, отпущенных домой:
«Тому, кто строит сегодня снежную гору, уплатят за три дня работы, а кто не явится, с того удержат жалованье за три дня».
Услышав это, слуги прибежали впопыхах, но людей, живших в дальних деревнях, известить не удалось.
Когда работа была кончена, призвали всех слуг, состоявших при дворе императрицы, и бросили на веранду два больших тюка, набитых свертками шелка. Каждый взял себе по свертку и с низким поклоном удалился.
Но придворные высших рангов остались, сменив свои парадные одеяния с длинными рукавами на «охотничьи одежды».
Императрица спросила у нас:
— Сколько, по-вашему, простоит снежная гора?
— Дней десять, наверно… — сказала одна.
— Пожалуй, десять с лишним, — ответила другая.
Никто не рискнул назвать более долгий срок. — А ты как думаешь? обратилась ко мне государыня.
— Снежная гора будет стоять до пятнадцатого дня первой луны нового года, — решительно сказала я. Государыня сочла это невозможным. Все дамы твердили хором:
— Растает, непременно растает еще в старом году.
Увы, я зашла слишком далеко… В душе я раскаивалась, что не назвала первый день года. Но будь что будет! Если я ошиблась, поздно отступать теперь, и я твердо стояла на своем.
Числа двадцатого пошел дождь, но гора, казалось, не таяла, только мало-помалу становилась все ниже.
«О Каннон Белой горы *179, не позволяй снежной горе растаять!» — молила я богиню, словно обезумев от тревоги.
Кстати сказать, в тот день, когда строили гору, к нам явился посланный от императора — младший секретарь императорской канцелярии Тадатака.
Я предложила ему подушку для сидения, и мы стали беседовать.
— Нынче снежные горы вошли в большую моду, — сообщил он. — Император велел насыпать гору из снега в маленьком дворике перед своими покоями. Высятся они и перед Восточным дворцом, и перед дворцом Кокидэ`н, и возле дворца Кёгокудоно`…
Я сразу же сочинила танку, а одна дама по моей просьбе прочла ее вслух:
Мы думали, только у нас
В саду гора снеговая,
Но эта новинка стара.
Гора моя, подожди!
Дожди ее точат, о горе!
Склонив несколько раз голову, Тадатака сказал:
— Мне стыдно было бы сочинить в ответ плохую танку. Блестящий экспромт! Я буду повторять его перед бамбуковой шторой каждой знатной дамы.
С этими словами он ушел.
А ведь говорили о нем, что он — мастер сочинять стихи! Я была удивлена.
Когда государыня узнала об этом, она заметила:
— Должно быть, твое стихотворение показалось ему необычайно удачным.
К концу года снежная гора стала как будто несколько ниже, но все еще была очень высока.
Однажды в полдень дамы вышли на веранду. Вдруг появилась нищенка «Вице-губернатор Хитати».
— Тебя долго не было. Отчего это? — спросили ее.
— Отчего, отчего! Случилась беда.
— Какая беда?
Вместо ответа нищенка сказала:
— Вот что мне сейчас пришло в голову. И она затянула унылым голосом:
Еле к берегу плывет *180
Нищая рыбачка,
Так велик ее улов.
Отчего же ей одной
Моря щедрые дары?
Дамы презрительно рассмеялись. Увидев, что никто не удостаивает ее взглядом, нищая монахиня залезла на снежную гору, потом начала бродить вокруг да около и наконец исчезла.
Послали рассказать об этой истории госпоже Укон. Служанка передала нам ее слова:
— Почему же вы не велели проводить нищенку сюда? Бедняжка с досады даже на снежную гору влезла!
Все снова начали смеяться.
Снежная гора благополучно простояла до самого конца года. В первую же ночь первой луны выпал обильный снег.
Я было подумала: «О радость! Гора снова станет выше».
Но государыня отдала приказ:
— Оставьте старый снег, а свежий надо смести и убрать.
Я провела ночь во дворце. Когда рано утром я вернулась в свои покои, ко мне пришел, дрожа от холода, старший слуга. На рукаве своего придворного кафтана, зеленого, как листья лимонного дерева, он принес сверток в зеленой бумаге, привязанный к ветке сосны.
— От кого письмо? — спросила я.
— От Принцессы — верховной жрицы *181, — последовал ответ.
Я исполнилась благоговейной радости и поспешно отнесла послание государыне.
Госпожа моя еще почивала. Я придвинула шашечную доску вместо скамеечки и, став на нее, попробовала, напрягая все силы, одна поднять решетчатую створку ситоми, возле спального полога, но створка эта была слишком тяжела. Я смогла приподнять ее лишь с одного краю, и она громко заскрипела.
Императрица очнулась от сна.
— Зачем ты это делаешь? — спросила она.
— Прибыло послание от Принцессы — верховной жрицы. Как не поторопиться прочесть его? — сказала я.
— Рано же его принесли!
Государыня поднялась с постели и развернула сверток. В нем находились два «жезла счастья» *182 длиной в пять сунов, сложенные так, что верхние концы их напоминали «колотушку счастья», и украшенные ветками дикого померанца, плауна и горной лилии. Но письма не было.
— Неужели ни единого слова? — изумилась государыня и вдруг увидела, что верхние концы жезлов завернуты в небольшой листок бумаги, а на нем написана песня:
Гул пошел в горах.
От ударов топора
Прокатилось эхо,
Чтобы счастье приманить,
Дикий персик срублен.
Государыня начала сочинять «ответную песню», а я в это время любовалась ею, так она была хороша! Когда надо было послать весть Принцессе — верховной жрице или ответить ей, императрица всегда писала с особым тщанием и сейчас отбрасывала черновик за черновиком, не жалея усилий.
Послу Принцессы пожаловали белую одежду без подкладки и еще одну, темно-алого цвета. Сложенные вместе, они напоминали белоснежный, подбитый алым шелком кафтан «цвета вишни».
Слуга ушел сквозь летевший снег, набросив одежды себе на плечо… Красивое зрелище!
На этот раз мне не удалось узнать, что именно ответила императрица, и я была огорчена.
А снежная гора тем временем и не думала таять, словно была настоящей Белой горой в стране Ко`си *183. Она почернела и уже не радовала глаз, но мне страстно хотелось победить в споре, и я молила богов сохранить ее до пятнадцатого дня первой луны. Но другие дамы говорили:
— И до седьмого не устоит!
Все ждали, чем кончится спор, как вдруг неожиданно на третий день нового года государыня изволила отбыть в императорский дворец.
«Какая досада! Теперь уж мы не узнаем, сколько простоит снежная гора», — с тревогой думала я.
— Право, хотелось бы поглядеть! — воскликнули дамы.
И сама государыня говорила то же самое.
Сохранись гора до предсказанного мною срока, я бы могла с торжеством показать ее императрице. Но теперь все потеряно!
Начали выносить вещи. Воспользовавшись суматохой, я подозвала к веранде старого садовника, который пристроил навес своей хижины к глинобитной ограде дворца.
— Береги хорошенько эту снежную гору, — приказала я ему, — Не позволяй детям топтать и разбрасывать снег. Старайся сохранить ее в целости до пятнадцатого дня. Если она еще будет стоять в этот день, то я попрошу императрицу пожаловать тебе богатый подарок и сама в долгу не останусь.
Я всегда давала садовнику много разных лакомств и прочей снеди, какой стряпухи угощают челядинцев, и он ответил мне с довольной усмешкой:
— Дело легкое, буду стеречь вашу гору… Правда, дети уж наверно на нее полезут.
— Если они тебя не послушают, извести меня, — ответила я.
Я пробыла в императорском дворце до седьмого дня первой луны, а потом уехала к себе домой.
Все время, пока я жила во дворце, мне не давала покоя снежная гора. Кого только не посылала я узнать о ней: камеристок, истопниц, старших служанок…
В седьмой день нового года я велела отнести садовнику остатки от праздничных кушаний, и посланная моя, смеясь, рассказывала мне, как благоговейно, с земным поклоном, садовник принял этот дар.
В своем родном доме я вставала еще до рассвета, мучимая тревогой, и спешила отправить служанку: пусть скорей посмотрит, сохранилась ли снежная гора.
Пришел десятый день. Как я была рада, когда служанка доложила мне:
— Еще дней пять простоит!
Но к вечеру четырнадцатого дня полил сильный дождь. От страха, что гора за ночь растает, я не могла сомкнуть глаз до самого утра.
Слушая мои жалобы, люди подсмеивались надо мной: уж не сошла ли я с ума?
Посреди ночи кто-то из моих домашних проснулся и вышел. Я тоже поднялась с постели и начала будить слугу но он и не подумал пошевелиться, негодник. Я сильно рассердилась на него, и он нехотя встал и отправился в путь.
Вернувшись, слуга сказал:
— Теперь она не больше круглой соломенной подушки для сидения. Садовник усердно ее бережет, детей и близко не подпускает. Не извольте беспокоиться, дня два еще продержится. Садовник рад. «Дело верное, говорит, я получу обещанный подарок!»
В приливе восторга я начала мечтать о том, как придет долгожданный день. Я насыплю горку снега на поднос и покажу государыне. Сердце мое билось от радостного ожидания.
Наконец пришло утро пятнадцатого дня. Я встала ни свет ни заря и дала моей прислужнице шкатулку:
— Вот, иди к горе, насыпь сюда снегу! Бери его оттуда, где он белый. А грязный снег смахни и отбрось.
Женщина что-то уж слишком скоро вернулась, размахивая на ходу крышкой от пустой шкатулки *184.
— Снег весь растаял! — воскликнула она.
Я была изумлена и глубоко огорчилась. Какая неудача! Я сложила к случаю неплохое стихотворение и думала читать его людям с печальными вздохами… А теперь — к чему оно?
— Как могло это случиться? Вчера вечером снега было еще вот столько, а за ночь весь растаял? — спрашивала я с отчаянием.
Служанка начала крикливо рассказывать:
— Садовник так сетовал, так жаловался, всплескивая от горя руками: «Ведь до самой темноты еще держалась! Я-то надеялся получить подарок…»
В эту минуту явился посланный из дворца. Императрица велела спросить у меня:
— Так что же, стоит ли еще снежная гора?
Как ни было мне тяжело и досадно, я принуждена была ответить:
— Передайте от моего имени государыне: «Хоть все и утверждали, что снежная гора растает в старом году и уж самое позднее в первый день нового года, но она еще вчера держалась до самого заката солнца. Смею думать, я верно предсказала. Если бы снег не растаял и сегодня, моя догадка была бы уж слишком точной. Но кажется мне, нынче ночью кто-то из зависти разбросал его».
В двадцатый день первой луны я вернулась во дворец и первым делом начала рассказывать государыне историю снежной горы.
— Не успела моя служанка уйти, как уже бежит назад, размахивая крышкой. Словно тот монашек, что сказал *185: «А ларец я бросил». Какое разочарование! Я-то хотела насыпать на поднос маленькую горку из снега, красиво написать стихи на белой-белой бумаге и поднести вам!
Государыня от души рассмеялась, и все присутствующие не могли удержаться от смеха.
— Ты отдала снежной горе столько сердечной заботы, а я все испортила и, наверно, заслужила небесную кару. Сказать тебе правду, вечером в четырнадцатый день года я послала служителей разбросать снежную гору. (Забавно, что в своем ответном письме ты как раз и заподозрила нечто подобное.) Старичок-садовник проснулся. И, молитвенно сложив руки, стал просить, чтобы гору пощадили, но слуги пригрозили ему: «На то есть высочайший приказ. Никому ни слова, иначе берегись, сровняем с землей твою лачугу».
Они побросали весь снег за ограду, что находится к югу от караульни Левой гвардии.
«Крепкий был снег, еще немало его оставалось», — сказали слуги. Пожалуй, он дождался бы и двадцатого дня, ведь к нему прибавился первый снег нового года. Сам государь, услышав об этом, заметил: «А она глубоко заглянула в будущее, вернее других…» Прочти же нам твое стихотворение. Я созналась во всем, и, по совести, ты победила!
Дамы вторили государыне, но я, всерьез опечаленная, была не в силах успокоиться.
— Зачем я стану читать стихи? Теперь, когда я узнала, как жестоко со мной поступили!
Пришел император и заметил:
— Правду сказать, я всегда думал, что она — любимая наперсница государыни, но теперь что-то сомневаюсь…
Мне стало еще более горько, я готова была заплакать.
Я так радовалась, что падает свежий снег, но императрица приказала смести его и убрать.
— Она не хотела признать твою победу, — улыбнулся император.
